Аграфена Ивановна ("Обыкн. ист.")

Смотри также Литературные типы произведений Гончарова

— "Первый министр в хозяйстве Анны Павловны", "первая ее ключница", толстая, "без малейшего намека на талию" женщина. "Главною чертою в ее характере" было сердиться "на все и на всех". "Она никогда не была довольна, все не по ней; всегда ворчала, жаловалась". "У ней горе выражалось по-своему": "она не плакала". "Евсей прочно занимал место в сердце А. ("они блаженствовали десять лет"), но при расставании с ним "пуще всего она сердилась на Евсея". — "Разиня", "пострел навязался", "пусть унесут вас черти отсюда", — бранилась она. При прощанье с Евсеем "лицо y нее позеленело" и "искривилось". "Она дала себя обнять, но не отвечала на объятие". "Вынув из-под передника", она сунула "ему мешок с чем-то". — "То-то, чай, там с петербургскими-то загуляешь!" — прибавляла она, поглядев на него искоса. И в этом взгляде выразилась вся тоска ее и вся ревность". "В роковую для нее минуту" расставанья с Евсеем "характер ее обнаруживался во всем своем пафосе". А. И., "насупясь, суетилась по хозяйству". "В тот день с ожесточением разлила чай, и вместо того, чтоб первую чашку крепкого чаю подать, по обыкновению, барыне, выплеснула его вон: "никому", дескать, "не доставайся" и твердо перенесла выговор. Кофе у ней перекипел, сливки подгорели, чашки валились из рук. Она не поставит подноса на стол, а брякнет; не отворит шкафа и двери, a хлопнет". "Шипела по-змеиному" и вытирала так чашку, "как будто хотела изломать ее в куски. Когда же Евсей начал умолять А. в его отсутствие "не играть в дураки с Прошкой-озорником" и повторял свои признания в любви к ней, А. "не выдержала: у ней наконец горе обнаружилось в слезах". — "Да отстанешь ли ты от меня, окаянный? — говорила она плача: — что мелешь, дуралей! Свяжусь я с Прошкой! Разве не видишь сам, что от него путного слова не добьешься? Только и знает, что лезет с ручищами... — "И к вам лез? Ах мерзавец! А вы, небось, не скажете! Я бы его..." — "Полезь-ка, так узнаешь! Разве нет в дворне женского пола, кроме меня? С Прошкой свяжусь! Вишь что выдумал! Подле него и сидеть-то тошно — свинья свиньей! Он, того и гляди, норовит ударить человека или сожрать что-нибудь барское из-под рук — и не увидишь!" — "Уж если, Аграфена Ивановна, случай такой придет — лукавый ведь силен, — так лучше Гришку посадите тут: по крайности, малый смирный, работящий, не зубоскал..." — "Вот еще выдумал! — накинулась на него Аграфена: — что ты меня всякому навязываешь, разве я какая-нибудь... Пошел вон отсюда! Много вашего брата, всякому стану вешаться на шею: не таковская! С тобой только, этаким лешим, попутал видно лукавый за грехи мои связаться, да и то каюсь... a то выдумал!" — "Бог вас награди за вашу добродетель! Как камень с плеч! — воскликнул Евсей". — "Обрадовался! — зверски закричала она опять: — есть чему радоваться — радуйся! — и губы у ней побелели от злости. — "Проклятый! — напутствовала А. уезжающего Евсея, "глядя ему в след и утирая концом платка капавшие слезы". Когда, через восемь лет, Евсей вернулся в Грачи, "она поглядела на него сбоку, исподлобья, но тотчас же невольно изменила себе, рассмеялась от радости, потом заплакала было, но вдруг отвернулась в сторону и нахмурилась". "Она едва дала ему обнять себя". — "Принесла нелегкая", — говорила она сердито", "но в глазах и в улыбке ее выражалась величайшая радость". — "Ишь, усищи какие отрастил!" — сказала она. Гостинцы, привезенные Евсеем, "она схватила и проворно сунула, не поглядев" "в шкап".